Гражданин галактики. Между планетами - Страница 24

Он ткнулся в дверь, за которой его встретил вопль женского возмущения, и торопливо ретировался.

Вскоре после этого его едва не сбил с ног спешащий человек, который заговорил с ним на Интерлингве: «Какого черта ты тут бродишь и тыкаешься куда попало?»

Торби почувствовал прилив облегчения. Даже оскорбление было лучше полного невнимания.

— Я заблудился, — покорно сказал он.

— Почему ты не оставался там, где должен быть?

— Я не знал, что был должен… простите, благородный сэр… да и там не было никакого туалета.

— А! Но он как раз напротив твоей каюты.

— Я не знал, благородный сэр.

— М-м-м… скорее всего. Я не «благородный сэр». Я Первый Помощник Главного Энергетика — и смотри, чтобы ты это запомнил. Идем. — Схватив Торби за руку, он потащил его сквозь толкучку и, остановившись как раз перед тем коридором, который озадачил Торби, провел рукой по шву на металле. — Вот твой кубрик. — Панель отошла в сторону.

Повернувшись, человек сделал то же самое и с другой стороны.

— Здесь туалет для холостяков команды. — Увидев, что Торби смутился при виде странных приспособлений, он, не скрывая презрения, помог ему, затем проводил обратно в каюту. — А теперь оставайся здесь. Поесть тебе принесут.

— Первый Помощник Главного Энергетика, сэр?

— Да?

— Могу ли я поговорить с Капитаном Крауса?

Человек удивился:

— Ты думаешь, что Шкиперу нечего больше делать, как говорить с тобой?

— Но…

Собеседника перед ним больше не было, Торби обращался к металлической панели.

Еду принес молодой человек, который вел себя так, словно поставил поднос в пустой комнате. Торби приложил все усилия, чтобы на него обратили внимание; он вцепился в поднос и заговорил с юношей на Интерлингве. Его поняли, но ответом ему послужило одно короткое слово: «Фраки!» — и Торби уловил презрение, с каким оно было выплюнуто. Фраки была маленькая бесформенная полу-ящерица, питающаяся падалью, с Альфа Центавра Прим III, одной из первых планет, заселенных людьми. Это было безобразное, безмозглое создание, чей образ жизни вызывал отвращение. Ее мясо мог есть только вконец изголодавшийся человек. К коже ее было противно притрагиваться, и она издавала неприятный запах.

Но слово «фраки» означало куда больше. В культуре Старой Земли почти каждое наименование животного служило целям оскорбления: свинья, собака, корова, акула, вошь, скунс, червяк — список был бесконечен. Но ни одно из выражений не несло в себе большего оскорбления, чем «фраки».

Внезапно его потянуло в сон. Но хотя он уже мог повторить жест, при помощи которого открывалась дверь, он так и не смог найти комбинацию толчков и поглаживаний, опускавших кровать, и ночь провел на полу. Завтрак его появился на следующее утро, но теперь он не посмел обратиться к тому, кто его принес, боясь, что снова натолкнется на оскорбление. Он встретился с другими юношами и молодыми людьми в ванной, что была по другую сторону коридора; пока на него по-прежнему не обращали внимания, он усвоил одну вещь — здесь он может устраивать постирушки. Ему так понравилось бывать здесь, что он забегал в душевую по три раза на дню. Кроме этого, ему вообще нечего было делать. Следующую ночь он опять спал на полу.

Торби сидел, скорчившись, на полу своей каюты, чувствуя тоску и режущую боль при воспоминании о папе и жалея, что оставил Джаббул, когда кто-то поскребся в его дверь.

— Разрешите войти? — на плохом саргонезском спросил мягкий голос.

— Войдите! — ответил Торби и вскочил на ноги. Он увидел женщину средних лет с приятным выражением лица.

— Прошу вас, — сказал он на саргонезском и отступил в сторону.

— Благодарю вас, вы так любезны, — она запнулась и быстро спросила. — Вы владеете Интерлингвой?

— Конечно, мадам.

Она пробормотала на Системном Английском:

— Слава богу хоть за это… саргонезский меня вымотал, — а затем перешла на Интерлингву. — Тогда поговорим на этом языке, если вы ничего не имеете против.

— Как вам будет угодно, мадам, — ответил Торби на том же языке и добавил на Системном Английском, — если вы не предпочитаете другие языки.

Она не могла скрыть изумления:

— На скольких же языках вы говорите?

Торби подумал.

— На семи, мадам. И еще в нескольких я разбираюсь, но не могу утверждать, что говорю на них.

Изумление ее росло прямо на глазах, и она медленно сказала:

— Может быть, я ошиблась. Но — поправьте меня, если я ошибаюсь, и простите мое невежество — мне было сказано, что вы сын нищего из Джаббул-порта.

— Я сын Баслима Калеки, — гордо сказал Торби, — дипломированного нищего милостью Саргона. Мой последний отец был ученым человеком. Его мудрость была известна от одного конца площади до другого.

— Я верю. И… неужели все нищие на Джаббуле так хорошо разбираются в языках?

— Что вы, мадам! Большинство из них говорит только на мусорном жаргоне. Но отец не разрешал мне пользоваться им… разве что только в профессиональных целях.

— Да, конечно, — она моргнула. — Хотела бы я встретиться с вашим отцом.

— Спасибо, мадам. Не хотите ли вы присесть? Простите, что не могу предложить ничего, кроме пола… но все, чем я владею, в вашем распоряжении.

— Спасибо, — она села на пол, сделав это куда с большим усилием, чем Торби, который провел тысячи часов в позе лотоса, напрягая легкие в криках о подаянии.

Торби задумался, не стоит ли прикрыть двери, хотя эта леди — по саргонезским обычаям он воспринимал ее как «миледи», но ее дружеская манера держаться делала ее статус неясным — может быть, оставила их открытыми специально. Он тонул в море неизвестных обычаев, то и дело сталкиваясь с ситуациями, совершенно новыми для него. Он нашел выход из положения, основываясь на здравом смысле и просто спросил: