Гражданин галактики. Между планетами - Страница 26

— Да. Я не знаю, что оно здесь означает.

— Фраки — безвредное, но достаточно отвратительное маленькое животное. Но когда они произносят это слово, то имеют в виду «чужой».

— Так оно и есть — я ведь чужой для них.

— Да, но в то же время это означает, что вы никогда не будете никем иным. Это означает, что и вы, и я — недочеловеки, которые находятся вне закона — их закона.

Торби был ошарашен.

— Значит ли это, что я должен буду вечно оставаться в этой комнате и даже не смогу никогда ни с кем поговорить?

— Господи! Я не знаю. Но ведь я же говорю с вами.

— Спасибо!

— Давайте посмотрим, к чему я пришла. Они не жестоки; они просто тупоголовы. Тот факт, что вы способны чувствовать и ощущать, ничего не значит для них. Я поговорю с Капитаном, так как получила приглашение на встречу с ним, как только корабль ляжет в свободный полет. — Она взглянула на свой ножной браслет. — Господи, сколько уже времени! А зашла поговорить относительно Джаббула, и мы еще ни словцом не перекинулись о нем. Могу ли я зайти еще и поговорить с вами на эту тему?

— Я хотел бы еще вас увидеть.

— Отлично. Культура Джаббула неплохо исследована, но я думаю, что вряд ли у кого-то была возможность взглянуть на нее с точки зрения профессионального нищего. Исследователи, которым разрешалось жить там, пользовались гостеприимством высших классов. И это заставляло их рассматривать предмет… ну, например, жизнь рабов они видели снаружи, а не изнутри. Понимаете?

— Думаю, что да, — ответил Торби. — Если вас интересуют рабы, то я один из них.

— Вы были?..

— Теперь я свободный человек. Я должен был сказать вам об этом, — неловко добавил он, опасаясь, что его новообретенный друг, узнав из какого он класса, отнесется к нему с презрением.

— Это неважно, но я прямо вне себя от счастья, что вы сказали об этом. Торби, да вы прямо кладезь сокровищ! Послушайте, дорогой мой, я должна бежать, а то я и так припозднилась. Но могу ли я забежать к вам снова?

— А как же, конечно, Маргарет. — И он честно добавил: — Ведь мне так и так больше нечего делать.

В эту ночь Торби спал в своей чудесной новой постели. Все утро он провел в одиночестве, но больше не тосковал, так как у него появилось много новых игрушек, с которыми он мог забавляться. Он извлекал предметы и заставлял их прятаться снова, восхищаясь, как продуманно, с минимальной затратой места все устроено. Он уже в шестой раз открывал кровать, когда чуть не выскочил из сандалий от пронзительного воя. Это была общесудовая сирена, сзывавшая всех по своим местам, просто сирена, но Торби не знал этого. Когда сердце вернулось на место, он открыл двери и выглянул наружу. Люди неслись по коридору с головокружительной скоростью.

Вскоре коридор полностью опустел. Вернувшись в свою каюту, он стал ждать, пытаясь понять, что происходит. Внезапно его острый слух уловил отсутствие мягкого шуршания вентиляционной системы. Но ему ничего не оставалось больше, как ждать. Может быть, он должен был оказаться в каком-нибудь отдаленном помещении вместе с детьми и другими, кто не принимал участия в боевой тревоге, но он не знал, как это сделать.

Поэтому просто ждал.

Снова раздался сигнал тревоги, к которому прибавился на этот раз и звук рога, и снова коридор наполнился топотом бегущих людей. И снова сигнал повторился; команда отрабатывали Поражение Ходовой Рубки, Пролом Борта, Отказ Энергосистемы, Воздушную Опасность, Радиационную Опасность и так далее — судно тщательно проверяло свою боевую готовность. А когда исчезло освещение, Торби испытал ужасное мгновенное ощущение свободного падения, словно отключилось поле искусственного тяготения корабля.

Эта непонятная кутерьма длилась довольно долго, наконец он услышал успокаивающий звук отбоя и возвращающийся шорох вентиляции. Никто не позаботился зайти взглянуть на него; та старая женщина, которая опекала всех незанятых по боевой тревоге, не заметила отсутствия фраки, хотя она считала по головам даже домашних животных на борту.

И сразу же после окончания тревоги Торби вызвали к старшему Офицеру.

Человек, открывший двери, схватил его за плечо и выволок наружу. Торби сделал в таком положении несколько шагов и воспротивился — подобным обращением он был сыт по горло.

Приемы грязного боя, которым он был вынужден обучиться, чтобы выжить в Джаббул-порте, не знали правил. А этот человек изучал в школе боевое искусство, построенное на хладнокровии и знании научных основ. Торби нанес ему сильный удар, а затем оказался прижатым к палубе с едва не сломанной левой кистью.

— Прекрати эти глупости!

— А ты не тащи меня за шиворот!

— Я сказал — прекрати эти глупости. Ты должен предстать перед Старшим Офицером. Не доставляй мне хлопот, фраки, иначе я засуну твою же голову тебе в рот.

— Я хочу видеть Капитана Краусу!

Человек ослабил зажим и сказал:

— Ты увидишь его. Но Старший Офицер сказала доставить тебя, и она не может ждать. Ты успокоишься? Или мне придется доставить тебя по частям?

Торби решил успокоиться. Выкрученная кисть, да еще в комбинации с давлением на нерв между косточек ладони, обладала своей грубоватой логикой.

— Вот этот фраки, Старший Офицер.

— Спасибо, Третий Палубный Мастер. Вы можете идти.

Торби понял только «фраки». Взяв себя в руки, он осмотрелся и выяснил, что находится в комнате намного больше, чем его собственная. Самой внушительной из обстановки в ней была величественная кровать, но покоящаяся на ней маленькая фигурка господствовала над всем окружающим. И только после того, как увидел ее, Торби заметил, что Капитан Крауса молча стоит рядом с кроватью, а по другую сторону ее — женщина примерно его же лет.